***
Пришёл однажды к грустному АСу Пушкину сам Джа.
- что эт ты грустный такой, а? роднуля, ты моя кудрявая? - спросил Джа.
- да херовато тут нам как-то.
-А ты стишочки пиши. Станет весело, тётки появятся, бабосы, слава, радости всяческие. - и дал ему Джа талантище немеряный, и вскорости всё так и стало.
А тем временем, в Эфиопии, негры, уставшие от ежедневного взращивания африканской банги и прочих полезных растений, узнали про это безобразие(и туда слава Пушкина докатилась, знатить). И заело их чувство глубокой несправедливости, что это мы тут пашем, как негры, а Пушкин, значит, расслабляется.
Позвали они Джа и грят - что это, мол, за хуйня такая, а?
Почесал, тут репу, Джа, - да, несправедливо как-то...- и пожалел он будуших растаманов -
-БЕДНЫЕ ВЫ МОИ, БЕДНЫЕ !!!
И послал Пушкину Дантеса, известного по тем временам скина...
***
Пришёл однажды Джа к негодующему Невзорову.
- а что это ты всё паришся тут, негодуешь и добиваешся, а? - спросил его Джа.
- да, бля, ваще тут! И пошли они все нах! Я всё про них расскажу и покажу!!! -
потрясал кулаками негодующий Невзоров.
- А ИДИ-КА ТЫ ЛОШАДОК ЗАЩИЩАЙ. - говорит ему великий Джа - оно, хоть польза, мож, какая будет, тебе спокойней опять же.
И пошёл он лошадок защищать. И правильно.
Добрейшей души человек, а мог бы и вилочкой в пупочек.
***
Пришёл однажды Джа...СТОП. А что это всё Джа, да Джа всё ко всем ходит? Не то...
Пришёл однажды БобМарлей к Джа. А Джа к тому времени, надо сказать задолбался
ко всем ходить и благости всяческие делать. Сел на берегу очень тихой реки, достал
из-за пазухи косяк, глобальный такой косяк, ну вы знаете, пыхтит и на воду смотрит.
А тут БобМарлей(по запаху нашёл) идёт. Смотрит - БА-А-А! -сам Джа сидит на облачке,
на ганджибасовом, как настоящий. Говорит тут ему БобМарлей :
- Знаешь, Джа(вдох-выдох),давно тебя попросить хотел(вдох-выдох)......
И захорошело тут ему так, и болеть всё перестало и забыл он что попросить хотел.
Правильно, чего заморачиваться рядом с Джа, тем более, что хорошо-то-как.
Сидят они, сидят, тут БобМарлей и говорит:
- душевно сидим, но как-то не по нашему, не по русски. Третьего надо бы...
И позвали они Леннона...
Так и сидят до сих пор.
А ещё в тот время олимпиада случилась...
***
Р.Киплинг в пер.Бормана ( с правом публикации на халяву, где угодно, хоть на широком экране)
only yankee, with love. freelove, блин, вам анальную!
МАУГЛИ
Сидит, значит, на берегу Мисиссипи пантера. Из зоопарка, выходит, съебалась. Мексиканского. И на свободу. А звали её Багира. Глядь, а по речке лодка плывёт, а в лодке корзинка, а в корзинке - Маугли. Розовощёкий весь, в кудряшках.
" да и хрен с ним." - сказала Багира. И уплыл Маугли хрен знает куда
( ФБР знает,если кому интересно). Вот и сказочке счастливый, блин, весь конец.
продолжать не стоит, так как редкий америкос осилит такой длинный эпос.
***
- да вот трепыхаемся что-то, нервничаем всё.
- Ну бросьте, успокойтесь. А хотите мы вам укольчик вмажем или колёсиков каких? – доктор не переставал жевать жирную курицу.
- Да не-е-е. Мне бы тишины, неба и красок.
- А может вам корму побольше? Точно. И воду в аквариуме сменить. – не унимался Айболит, принимаясь за вторую жирную курицу, достав её из безграничного саквояжа.
- В море бы или под кровать...
- Так может всё-таки вмазаться? – он снова полез в саквояж.
- Эх, надоели вы мне что-то, доктор.
- Ну, тогда я в Африку. Там у бегемотиков животики болят. Понос и всё такое, а у меня ещё и касторка кончилась – курицы чёртовы.
Айболит медленно растворился в комнате, оставив после себя икоту( за какие такие грехи-то?)
А тем временем монахи продолжали плакать и в Монголии случилось наводнение. Горе пришло к тушканчикам и их семьям. Полярники и пингвины были загипнотизированы полярным сиянием и снова подружились.
Одним словом, жизнь продолжалась и даже наполнялась весной.
***
Внезапно он ощутил, что мир - живёт независимо от его существования. Осознание того, что в то время, как он чавкает супик в столовой, кто-то рожает, кто-то корчится в судорогах, а кто-то пачкает штаны перед расстрельной командой, отчётливо свалилось на его, непривычную к таким вещам, голову...
Через несколько дней, находясь в грязной палате, он вытаскивал пальцем из носу звёзды и лепил их на оконное стекло, пытаясь хоть как-то вернуть знакомую, утеплённую реальность. Даже хитрый прищур врачей не мог убить его надежду, которой не суждено было сбыться.
Слово "Домой", однажды произнесённое кем-то из его братьев по несчастью, на долгое время повисло в воздухе, прилипло к сознанию каждого, как жевачка к ботинку. И хотя многие уже не знали что оно означает, оно не собиралось их покидать, потому что каждый чувствовал, что-то до боли знакомое и уютное. Постепенно у слова "Домой" появилась забавная особенность. Если его пытались произнести, то произносилось слово "СМЕРТЬ".
Однажды утром, санитары обнаружили двенадцать созревших фруктов, молчащих на сделанных из грязных простыней, верёвках. Убрали урожай и стали ждать посева.
***
Вдруг мозг осознал обречённость быть сгнившым в тесной черепной коробке.
СВОБОДУ!
Вскоре отдали честь стальным жезлом СВОБОДЫ.
Что-то холодное коснулось уха.
Что-то горячее вылетело с обратной стороны.
Что-то нежное устремилось ввысь.
СВОБОДА!
От этого слова взлетели вороны.
Вздрогнули деревья.
Поникли руки.
Тело стало послушным.
Мешком.
С говном.
СВОБОДА?
Потом кто-то плакал, кто-то что-то вспоминал такое. Кто они? Не припомню.
Стражники Красного Креста собирали его, умывали его, приговаривали :
- ну, бля, ещё один. Надоели уже...
ПРО БАБУШКУ И УНИТАЗ.
Жила-была бабушка. В молодости... А впрочем не было никакой молодости. Она прямо так и родилась - бабушкой. И всё у неё как-то не так складывалось. Ни разу она признаний не получала, никаких потрясений душевно-эмоциональных. Даже в люк канализационный ни разу не провалилась и не осталась там бродить на всю жизнь. Всё у неё из рук валилось, даже собственные пальцы. Полезет, бывало, в носу поковырятся, так локоть вывернет. Значительную часть жизни она занималась кормлением помоечных собак и котов. С ними же и разговаривала о том, о сём.
А в доме, рядом с помойкой, жил Унитаз. Жил тоже давно. Помнил годы правления Брежнева, когда он и появился на свет. Лучезарное было для него это время. Порой он вспоминал, как его заботливо принесли матюкающиеся сантехники и установили в самую уютную комнату в строящемся доме. Помнил приезд хозяев. О-о-о, как он хорошо запомнил первое знакомство. Хозяева в день навоселья нагибались и здоровались, знакомились. Гостей было - страсть. Только дети вот не здоровались, ну да это ладно - неразумные они ещё были. Унитаз долгие годы грел теплом и заботой родную семью, утешал в минуты смятения. Ведь бывает, захочется человеку душу излить - а некому, тут-то и идёт он к Унитазу, обнимет его нежно и страдальчески, и сразу легче становится, от души отлегает. Шли годы. Унитаз старел. И хозяева решили его на покой отправить. А взамен него прикупили себе новый, белоснежно-понтовый агрегат, с блестящей кнопочкой на бачке, и к тому же иностранного происхождения. Иносранец, одним словом. У него даже акцент был какой-то непонятный. Ну а старика на помойку, как водится. И никаких почестей, признаний и прочих соплей и сантиментов.
А на помойке холодно. И бабушка. Собак и котов кормит помоешных. Смотрит бабушка - Унитаз стоит одиноко. А бабушка себя тоже как-то одиноко почувствовала. Ну и села она на Унитаз, о жизни думает и батон жуёт. Пытается чего-то вспомнить, а вспомнить-то и нечего. Смотрит унитаз на это всё. Снизу вверх. И так ему стало бабушку жалко, да и себя тоже, чего уж таить. И вдруг что-то в нём щёлкнуло, перевернулось от чувства какой-то несправедливости в мире. Осознал он, что жисть ещё не окончена, а может быть только начинается. И вот от этого всего, взял он и взлетел. Вместе с бабушкой и батоном. И понёсся он в Австралию. Летит, а воздух свищет, всю грязь и коросту с Унитаза посрывал. Унитаз сразу стал белым, блестящим и полированным, как аэроплан. А вокруг самолёты, Деды Морозы в упряжках, парашютисты, тётки голые на мётлах, космонавты Гагарины и прочие альбатросы. И воздух свищет. У Бабушки от таких метаморфоз на голове целый ирокез образовался. Удивилась Бабушка и говорит: "Ох, ну нихуя ж себе ну и чудеса!" Но со временем привыкла, обосновалась и даже кайф какой-то нашла от полёта. Долетели они в Австралию, на землю шмяк, а там аборигены. Жили бы они себе потихонечку, а тут с небес эдакая фигня свалилась. На белоснежном троне и с ирокезом.
"Это наш Бох прилетел" - подумали аборигены.
"Здравствуйте, товарищи эскимосы!" - молвила Бабушка аборигенам.
"Мы не эскимосы, - подумали аборигены, - но, впрочем какая разница? - Здравстсвуй Бох!" - и оземь попадали.
Ну а дальше, естественно, слава и почёт, слёзы и признания, а также приношения и дары. И есть за что! Аборигены-то бабушку быстро прочухали, ибо неведомы были им наши страсти и трепыхания. Они другим чем-то жили.
Погостила Бабушка с Унитазом, да и меру надо знать. К тому же весь мир ждёт, сами понимаете. Распрощались они душевно с аборигенами, да и в путь. Так и носились по всему миру. А однажды, гостевали они в какой-то заморской стране и Бабушке как-то не по себе стало. Грусть и тоска непонятные навалились. Ведь всё есть, весь мир повидала. Теперь и вспомнить можно всякого. Чего только не было. А собачки-то помоешные с котиками там одни в холоде и слякоти. И некому им обьедки из мусорных баков выковыривать. И с этими мыслями Бабушка загружает Унитаз всякими гостинцами заморскими, до верху и летит на свою историческую родину. В суровый свой Иерасулимск. Вот уж там праздник на помойке был. Не каждому дано такого праздника вкусить. Собачки с котами хороводы водили, песни пели до утра и обнимались по братски. А Бабушка с Унитазом смотрели на всё это и плакали, так им хорошо было от того, что всем хорошо.
А вы ещё спрашиваете, что же там такого аборигены в Бабушке прочухали...
